Обретая крылья (Learning To Fly)
Автор: white_cross_b
Оригинал: тут (у фика есть сиквелл - тут)
Пары: Ая/Йоджи
Рейтинг: R (авторский NC-17)
Предупреждения: вампиризм.
Размер: мини.
Перевод: Irmie.
Запрос на перевод: направлен.
читать дальше
Если Кудо Йоджи что-то и знает, так это когда на него западают, а западают на него – скажем прямо – почти всегда. Он отточил искусство нравиться до совершенства: скользящая походка, ленивая растяжечка в голосе, полуприкрытые глаза, которые он прячет за солнечными очками (не потому что с прошлой ночи глаза припухли или покраснели, а потому, что очки придают ему загадочности). Один-единственный взгляд поверх очков, и дама уже заинтригована. Он не ограничивает себя лишь одной, только не Йоджи. Все женщины должны его изведать, а он – изведать их. Так интереснее, словно не глядя суешь руку в коробку с шоколадными конфетами, надкусываешь наугад, пробуя начинку. Когда один вкус приестся, всегда найдется замена. Йоджи нравится разнообразие.
Его убивает, что единственная женщина, которую он по-настоящему желал, оказалась и той единственной, которую он не смог получить. Заводная, вспыльчивая, она частенько очертя голову бросалась вперед, что в результате ее и погубило. Йоджи же так привык играть заученную роль, что, осознав, что влюбился, буквально не знал, как быть, и в итоге не стал предпринимать ничего. Ее смерть исказила понимание справедливости: убивать неправильно, но еще более неправильно – убивать женщин; так Критикер и нашли его – исстрадавшегося и запутавшегося. Они подобрали его, помогли зализать раны, и Йоджи, спрятав горе поглубже, вернулся к предмету, в котором достиг наивысшего мастерства – к женщинам.
Йоджи спит и с мужчинами, иногда. «Нельзя научиться по-настоящему удовлетворять женщину, пока не позволишь мужчине удовлетворить тебя», – говорит он, подмигивая над съехавшими на нос очками. Он знает, как выглядит его тело для других мужчин: длинные ноги, подтянутая задница, узкие бедра. Он как раз того сложения, что привлекательно для обоих полов, чем Йоджи всегда охотно пользуется. А если Оми время от времени поглядывает на него огромными влюбленными глазищами – что ж, он не станет его расхолаживать, но и не станет морочить ему голову. «Тех, с кем работаешь – не трахай» – еще одно правило Йоджи.
А еще есть Ая – первый парень, которого Йоджи никак не может до конца разгадать. Ая – неприветливый и отталкивающий в хорошие дни, редкостная скотина – в плохие. Ледяная его манера себя держать вкупе с колким взглядом способна любого исполосовать на лоскутки. Ая ничего не рассказывает о себе не только хихикающим школьницам, хвостом таскающимся за ним в «Конеко» и задающим очень личные вопросы, но и своим напарникам. Он усердно трудится в магазине, и с не меньшим усердием – на Критикер, и у него нет ни друзей, ни любовников, о которых Йоджи было бы известно. Ая время от времени исчезает на несколько часов, а возвращается всегда со стальным блеском в глазах, преисполненный сосредоточенности и решимости – маловероятно, что эти часы он проводит с женщиной. Или с мужчиной, если уж на то пошло.
Как-то раз в магазине Йоджи, вернувшийся домой почти на рассвете, спит на ходу, тело настойчиво требует необходимого отдыха. Он потягивается, заведя руки за голову, расправляя натруженные мышцы; позвоночник приятно хрустит, рубашка задирается, обнажив полоску кожи, и по животу щекоткой проходится легкий ветерок. Заметив взгляд Аи – направленный на него, исполненный любопытства, – Йоджи удивляется настолько, что на мгновенье лишается дара речи. Но Ая привычно хмурится, маска безразличия снова плотно врастает ему в кожу. Йоджи не знает, как с этим быть. Ая – горячая штучка, это точно, в духе «только попробуй – прибью на месте». На время позабыв о своем правиле не трахаться с коллегами, Йоджи выходит на охоту.
Но как соблазнить недосягаемого? Исподволь, как же еще, только Йоджи не очень умеет действовать исподтишка, а потому можно ли винить Йоджи, когда его ладонь ненароком, по чистой случайности вдруг оказывается на заднице Аи? Ая, однако, видит происшествие несколько в ином свете, и остаток дня Йоджи баюкает выкрученную руку, жалуясь, что ему пальцы переломали, и он не сможет, если понадобится, пользоваться проволокой. Ая его игнорирует, и это нормально, все возвращается на круги своя – так, да не так. Не для Йоджи, потому что, на мгновенье заполучив внимание Аи, он хочет еще. И тогда Йоджи прибегает к иной тактике: игнорирует Аю. Разумеется, он, как и прежде, флиртует с девушками направо и налево, но теперь он флиртует и с покупателями-мужчинами тоже, и разве Йоджи виноват в том, что носит брюки теснее, а майки короче обычного – ведь они сейчас на пике моды, да?
Ая не клюет на наживку. Он, если такое вообще в скромных человеческих силах, становится еще неприветливее, и Йоджи понимает: возможно, он что-то нащупал. Избегая встреч с Йоджи, Ая изменяет своей привычке и исчезает целых несколько ночей кряду, приходит домой поздно, даже позже Йоджи, успевающего вернуться и улечься спать. Когда однажды в магазине Йоджи украдкой замечает на Аиной шее, под воротом жуткого оранжевого свитера, который тот таскает, не снимая, роскошный темно-лиловый засос, то хватается за сердце. Вопль «Это еще что такое?!» – рвется изнутри, но Йоджи вовремя спохватывается, хотя остается в твердой уверенности, что настал конец света, а ему сообщить почему-то забыли. Земля, должно быть, сошла с оси, гравитация с минуты на минуту исчезнет, и Йоджи унесет в космос. Так, по крайней мере, ему кажется; он наверняка еще спит, а у Аи ночью никакого свидания не было, и быть не могло. Аю спасает стайка ворвавшихся в магазин школьниц – у них как раз закончились уроки, и теперь они готовы пищать от восторга, окружив того парня-флориста, который станет их кумиром на сегодня. Когда магазин закрывается, Ая прячется в своей комнате наверху и запирает дверь, до самого утра Йоджи его больше не видит.
Йоджи не может успокоиться и начинает следить за Аей всерьез – исключительно ради блага Аи, потому что в последнее время он какой-то слишком бледный. Конечно, он всегда такой, но теперь в лице у него ни кровинки, и сам он странно-хрупкий, словно яичная скорлупа. И спит Ая подолгу, и все время мерзнет. Под глазами – темные круги, он совсем не ест; разумеется, Йоджи не пересчитывает все, что лежит в холодильнике, проверяя. До этого не дошло. Он не настолько одержим. Нет, правда, не настолько. «Просто нервы», – убеждает он себя, в конце концов, они все на взводе: на них – предполагаемых террористов – открыла охоту полиция, и из «Конеко» им и носу не высунуть, потому что по всему городу развешаны постеры «Разыскиваются». Йоджи узнает об Аиной сестре и – если такое вообще возможно, – восхищается Аей еще больше, потому что теперь знает: у них есть что-то общее. Ая сражается за женщину. Точнее, за девочку, но разницы никакой. Ая хочет защитить ее, и разве не это с самого начала делал Йоджи: защищал женщин?
После убийства Такатори Йоджи ликует: месть Аи свершилась, его жажда крови удовлетворена. Но когда Ая исчезает, не оставив даже записки, Йоджи погружается в глубокую хандру, которую почему-то никак не может перебороть. Ушел еще один человек, которого он по-настоящему желал, но так и не смог добиться. Йоджи не хочет снова повторить ту же ошибку и возвращается на проторенную колею прежних привычек: пьет и трахает любую девушку, какую удается завалить – по сути, любую, какая ему глянется; притворяется, что все неважно, что он вовсе не хотел Аю. И теперь, задумываясь, не может толком вспомнить, что действительно его хотел, а если ему повсюду, куда бы он ни пошел, мерещатся темно-рыжие волосы, то причиной тому всего лишь разыгравшееся воображение. Так, да не так, потому что как-то ночью, танцуя в модном клубе, он точно видит Аю – тот стоит у самого края танцпола, и Йоджи никуда не спрятаться от взгляда странных фиолетовых глаз.
Йоджи зажмуривается на миг. А когда открывает глаза снова, Аи уже нет. Время словно замедляет свой бег, оплавляется по краям, когда он цепко обшаривает взглядом толпу. «Аи тут и вовсе не было», – говорит себе Йоджи, с его глазами всего лишь сыграла шутку светомузыка, высветившая кого-то незнакомца, сперва показавшегося похожим на Аю. Йоджи пытается сосредоточиться на двух девушках, между которыми как раз зажат, но все вокруг вдруг становится четче и резче, отчетливее. Мощное биение музыки эхом отдается в груди, стучит, став ему сердцем, разгоняя кровь по венам. Он вдыхает – не тяжелый сигаретный дым, приправленный запахом духов, но аромат дождя, сырой земли и что-то еще – знакомое, неуловимое. «Ая…» – он дышит этим именем, словно кислородом.
Йоджи снова закрывает глаза, потому что мир вокруг него – невыносимо прекрасный, невыносимо яркий, – и чувствует мучительную жажду, словно сходит с ума (если уже не сошел). Звуки, слова мешаются друг с другом и истаивают, но больше ему нет в них нужды, потому что он узнает то, что было погребено внутри него с самого рассвета времен, узнает первобытную тягу. Он томится от жажды и, покинув девушек на танцполе, идет к бару, но вода не утоляет жажды, даже не притупляет ее. Теперь Йоджи кажется себе чужаком здесь; не сумев слиться с толпой, он находит темный закуток и закуривает, дрожащими руками сует в карман зажигалку, затягивается. «Что со мной?» – спрашивает он себя, и вдруг рядом оказывается Ая, стоит прямо напротив него.
Йоджи пытается отвернуться: разве он не переболел Аей? И, конечно же, вовсе им не увлекался. Но понимает, что не может отвести взгляда от его бездонных глаз, когда Ая забирает сигарету у него из пальцев, затягивается, медленно выдыхает дым в потолок. Курящий Ая – самое сексуальное зрелище, виденное Йоджи, а потом он уже ни о чем не думает, потому что губы Аи прижимаются к его, и мир исчезает, оставляя их наедине, и сердце Йоджи стучит в груди так отчаянно, будто вот-вот разорвется. Он чувствует Аю всем телом, каждой клеточкой, и какая разница, если их кто-то увидит, потому что не станет заниматься с Аей сексом на публике. Но Йоджи уже понимает, что лишился контроля давным-давно, если он у него вообще оставался – и, втиснув в стену, Ая трахает его жадными, жесткими толчками, и когда Ая впивается ему в шею, Йоджи кончает, как никогда прежде, точно зная, что теперь-то, несмотря на грохот музыки, их услышали. Последняя мысль Йоджи, прежде чем темнота смыкается над ним – и как он раньше не догадался, что Ая любит кусаться?
Следующие несколько дней Йоджи то и дело касается метки на шее – единственного, что доказывает ему: Ая действительно был в клубе. Шея болит, на коже – две одинаковые ранки, окаймленные фиолетовым синяком, и каждое прикосновение к нему отдается глубоко внутри – в паху – приятным покалыванием.
Вайсс снова сходятся, не появляется только Ая, и Йоджи думает, что, наверное, так чувствовали себя девушки, когда он обещал перезвонить и не перезванивал. Сны его, когда ему удается ненадолго забыться, наполнены странными видениями: он грезит полетом, пальцами разрывает давящую на грудь сырую землю, ему чудится холодный лунный свет и ветер над водой. Когда Йоджи в следующий раз видит Аю, по его лицу пляшут отсветы пожара, а пахнет от Аи сексом и гарью, и Йоджи ревнует так, что готов разорвать его на клочки. «Ты позволил ему тебя трахнуть», – рычит Йоджи, но Ая не видит Йоджи, он видит только крест, перечеркнувший пустую кровать, да бумажные самолетики – то, чего Йоджи не понять.
Все возвращается на круги своя: все так, да не так, и они это знают, но вслух никто ничего не произносит. Ая теперь спит целыми днями и работает в магазине только по вечерам, но ничего страшного, ведь это Ая, а Ая им нужен – теперь, когда он с ними, они убедились наглядно, что без Аи им не обойтись, начисто забыв о двух годах жизни до него.
Йоджи потерял вкус к женщинам. К мужчинам тоже. Он убеждает себя, что это временно, пока все не утрясется, и в глубине души знает, что лжет.
Однажды ночью Йоджи просыпается и обнаруживает в своей комнате Аю: он стоит в тени, спиной к стене, и просто смотрит на него.
– Он понял, чем я стал, – произносит Ая так тихо, что Йоджи не уверен, говорил ли он вообще, но чувствует, как слова невидимой рукой проходятся по коже, словно ласка любовника.
– А я – нет? – спрашивает Йоджи. Или требует.
И Ая уже рядом, прижимается к нему; в комнату врываются дождь и ветер, сырая земля давит на грудь, погребает Йоджи под собой так глубоко, что ему никогда не прогрызть путь к солнцу. Он не помнит, сколько раз кончает, а Ая продолжает его брать, не может насытиться им, пожирает рукам, губами, языком. Зубы вонзаются в тело, кусают, следом впиваются губы, пьют его, вытягивают душу – неостановимо, неудержимо, и из горла Йоджи вырываются такие звуки, каких он не издавал никогда прежде.
Утром, когда Йоджи просыпается, Аи снова нет рядом. Все тело у Йоджи болит и ноет, истерзанное, покрытое синяками. Он не снимает солнечные очки весь день – глаза стали слишком чувствительны к свету солнца, не выносят его. Его манит холодный лунный свет, ветер, шелестящий в кронах деревьев, и Ая – ведь Ая такой холодный, точно ледяной, а Йоджи кажется, будто он горит.
Когда солнце опускается за горизонт Йоджи сам приходит к Ае, молит о том, чего желает, берет желаемое своим телом, губами, зубами, и жажда его наконец-то удовлетворена. Теперь и Йоджи спит целыми днями, работает только по вечерам, солнечные очки неизменно скрывают его глаза; но ничего страшного, ведь это Йоджи, а Йоджи им нужен.
Днем он спит бок о бок с Аей, а по ночам они взмывают в небо.